— А в моей, на ваш взгляд, аморальности. Если вам от этого полегчает, то я Алексу не любовница. Я не фанат бессмысленных бездоказательных откровений, но я понятия не имею кем ему прихожусь. И, если это принципиально, я могу написать заявление о переводе.
— Вы уверены, что хотите говорить об этом здесь и сейчас.
Ну, учитывая, что я вынуждена была сдерживать слезы, наверное нет — уверенной я себя не чувствовала.
— Мы могли бы поговорить после работы. Можете выбрать где.
— Где угодно, лишь бы кофе имелся.
Вечером мы вышли из здания вместе. В полном молчании. И хотя я рисковала нарваться не только на коллег, но и на бесконечных журналистов, я просто села в машину Немаляева, а он поехал… куда-то. Мне, признаться, было все равно. Я все еще не отошла от разговора с Алексом, и, как это часто бывает, наделала в итоге глупостей.
Атмосфера же в машине была очень напряженной. Немаляев дергал ручку переключения передач так, будто во всей сложившейся ситуации виновата именно она.
— Знаете, у меня есть теория, — сказала я неожиданно даже для себя.
Он коротко взглянул на меня, будто не был уверен, что хочет услышать. Правильно делал.
— По отношению к машине можно определить, как мужчина будет обращаться с женщинами.
— Отличная мысль, — буркнул он.
— В общем постарайтесь нас обоих не угробить.
— Как к машине относится ваш Алекс?
— Одна не самая блистательная модель, но на все случаи жизни, — усмехнулась я. — Хотя гараж чем только не забит. Куда мы едем? — наконец, решилась спросить я.
— Ко мне домой, — заявил Немаляев, и удивленно на него посмотрела. — Вы мне сказали, что ехать можно куда угодно, где есть кофе. У меня его вагон, и минимальный шанс попасть на первую полосу. — Я неопределенно пожала плечами.
Вот так я оказалась в квартире Немаляева. Это было наитипичнейшее жилище человека, который недавно разорился на стены, но об облицовке подумать забыл: недоделанный местами ремонт, половина мебели собрана у знакомых, еще треть куплена и шестой части в принципе не хватает. Уюта определенно не доставало, но делалось явно на совесть и века. Должно быть, я слишком открыто разглядывала интерьер, потому как спросил у меня то, что единственное можно было спросить в такой ситуации, чтобы отвлечь человека от этого занятия:
— А у вас как?
— Много цвета и фотографий, — ответила я после секундного колебания.
— А я всю жизнь думал, что только серьезные люди добиваются успеха. Ни хобби, ни отвлечений.
— Шон такой же, — ответила я и вдруг поняла, да и вправду. Шон такой же.
— Шон Картер? Лестное сравнение.
— Он тоже ненавидит цвет и фотографии.
— И что же тогда связало его с вами?
— То, что я мелькала перед носом. Вам это знакомо?
— Думаете, дело в этом?
— Думаю, что да. Ведь вы все время упоминаете газетные заголовки, зачем вы их вообще смотрите?
Он просто пожал плечами. Я это понимала, на некоторые вопросы нет ответа. Иногда мы просто действуем, а о причинах не задумываемся.
— Так вы хотите, чтобы я перешла в другой отдел?
— Я хочу не этого.
Мы стояли друг против друга в полной тишине. Поскольку квартира Немаляева располагалась вдали от метро и оживленных улиц, можно было слышать даже то, как тикают настенные часы. Минута. Еще минута. А потом он сделал несколько шагов ко мне и поцеловал. С жадностью человека, который дорвался. И я не стала возражать, потому что пословицу про синицу в рукаве никто не отменял. Мне было до смерти досадно, что я столько времени ждала Алекса, и еще досаднее, что все-таки не выдержала и сдалась, но я устала. Мне просто хотелось почувствовать себя желанной. И, я уверена, Немаляев бы не пережил, узнай он настоящую причину слома моего сопротивления, ему она была не нужна. А я бы не сказала, потому что как бы там ни было, я была потомственной врушкой.
Кстати, с Алексом мы помирились. Точнее мы и не поссорились. Ему, вроде как, и прощать было нечего, а я притворилась, что ничего не было. В смысле больше он не появлялся у меня дома по утрам, вечерам и в промежутках, но совместный досуг мы не отменили. Я все еще оставалась его спутницей на банкетах, балах и званых обедах. А также во всякой нелегальной ерунде…
В тот день, как я поняла, они избавлялись от улик. В банке были Инна, Вадим, Алекс и я. Причем я там оказалась случайно и активного участия в деле не принимала, так, скорее забавлялась происходящим, изредка поглядывая в документы… и надеялась, что ни с того ни с сего мне Сергей Елисеев на голову не свалится. Он вел себя все это время на удивление мирно и дружелюбно, наверное, промышлял, как и Немаляев, чтением желтым газетенок, и ухохатывался.
— В честь чего зачистка? — поинтересовалась я наконец.
— Я уезжаю, — коротко бросил Алекс. И хотя я на все лады принялась убеждать себя, что мне наплевать, известие ударило меня словно бейсбольная бита!
— Куда? — спросила я, вмиг охрипнув. Инна и Остроградов переглянулись, и я поняла, что они заметили мое расстройство.
— Помнишь, я говорил, что улетел с перговоров с Японией? — Когда приехал ко мне после известия о моей отце.
— Припоминаю, — ответила я, зажигая сигарету и игнорируя табличку no smoking.
— Решил почтить их присутствием снова.
Я задумчиво покрутила в руках сигарету и одернула юбку.
— Знаешь, я так подумал, — вдруг заявил он и хлопнул передо мной горой документов. — Это тебе. А измельчитель бумаги в углу.
Следующие два часа я провела за интереснейшим занятием: я разбиралась, откуда Алекс берет свои деньги… Мне было недостаточно просто сунуть листок в жадный рот устройства, сначала я его прочитывала. И узнала о бизнесе много нового. К примеру, каким образом можно обменять никому не нужный компьютер на никому не нужный бульдозер.
Когда мы закончили было около шести вечера, Алекс уже на паровке сказал мне:
— Я сегодня собираюсь в казино.
— И? Это что-то типа приглашения?
— Что-то типа. Если, конечно, твой Немаляев не против.
— Ты что, злишься? — спросила я раздраженно.
— С чего бы вдруг, ты мне ничего не должна. Ведь я всего лишь вернул тебя к жизни.
— И как я должна была это понимать? Ты мне ничего не предлагал! — возмутилась я.
— Я сказал, что ты можешь делать все, что хочешь, ну ты и сделала.
— ЧТО?! — внезапно его слова тоже начали приобретать новый смысл. — Ты спал с каждой встречной и поперечной. Как я должна была тебя понять?
— По-твоему я бы стал делать то же самое для любой девушки?
Я повернулась в сторону, стараясь сдержать слезы, нос предательски покраснел.
